A.
Olga Soldatova.
Bisogna scrivere versi tali
che se scagli una poesia contro la finestra, il vetro si rompe
(Dai Taccuini di D. Charms, regalati a me dall’artista)
Olga Soldatova
Nasce nell’isolа di Sachalin (URSS. “La maggior parte dei miei poeti più amati è nata sotto il segno dei gemelli” – dice)
Si laurea all’Istituto d’Architettura MArchI (Mosca)
Si specializza all’Ecole nationale supérieure d’Architecture (Paris-Belleville)
Si specializza alla Scuola Internazionale di Mosaico (Ravenna)
Vive a Mosca
Lavora tra Mosca, Parigi, Hong Kong
È artista, architetto, stilista, designer e art-director.
La sua strada preferita? Il ponte che dalla terraferma porta a Venezia.
Ponte della Libertà, si chiama. Non è un caso. No, non lo è.
Качество жизни — это свобода.
Qualità della vita è la libertà (O. Soldatova).
La prima parola: “luce”.
La luce del suo lavoro: che viene dalla materia, che viene dall’essenza. Che viene dalla scelta.
La stessa luce, lo dico subito, che Soldatova irradia dalla sua persona.
Personalità potente, carismatica, – “esistono persone che conducono e persone che vengono condotte: io sono sempre stata delle prime”, mi dice – la incontro in qualche viaggio mio, in qualche viaggio suo. “Quando? Non ricordo. I viaggi non appartengono a nessun anno” (M.C.).
Prepotentemente presente sulla scena del mondo, la sappiamo protagonista di ogni evento cui lei voglia, partecipare; non conosce definizioni, Soldatova, perché “l’intelligenza è una belva feroce”, come dice Marina Cvetaeva – “e soprattutto: libera” (non è mai tautologica, la libertà). La ricordiamo ancora agli inizi, nello studio sul Petrovskij Bul’var, allora famoso underground di una “Alternative Fashion before Glossies” – finiva la follia degli anni ’80, iniziava la follia dei ’90. La conosciamo autrice di numerose decine di collezioni di abiti e accessori d’avanguardia, nei materiali preferiti, il cotone e il feltro, innestati dei suoi moduli in biser – materiali poveri per un’arte ricca, d’anima certo (avete visto quale capolavoro semantico, la sua «Valjonok», reinterpretazione dell’antologica borsa di Dior?). Più volte nominata «Stilista dell’anno», chi non conosce in Russia la sua esecuzione dell’aereo di Dejneka, divenuto quasi una firma d’autore, – e un biglietto da visita per chi lo indossi? “Gli aerei per me – dice – sono l’armonia della forma”. Forme appunto, e colori, di un nuovo (novella Vera Stepanova) costruttivismo artistico? Per la sua ultima collezione estiva, ispirata agli anni 1920-30, va a fotografare i suoi modelli a Gagrа, Olga Soldatova, nella vecchia dacia di Stalin – per impossessarsi dello spirito di un’epoca altra. (Poi, di recente, chiude il suo “negozio d’autore”, scegliendo di essere presente solo nei luoghi eletti dell’arte – musei, gallerie: a differenza di altri colleghi, che pure stima, non può rapportarsi a quanto ha di più caro “come a un’industria” – confessa). Ci piace ricordarla stilista dello show Vera! Odezhda! Ljubov’! (“Fede! Abiti! Amore!”, 1998) del celeberrimo Circo sullo Tsvetnoj Bul’var. Il suo credo artistico, appunto? “Sono un’artista, e quindi gioco”. Ma di fronte a noi, lo precisiamo subito, non è il postmoderno “buffone della sots-art” (V. Erofeev), irriverente canzonatore che irride e disprezza un passato non passato del tutto: nella vita, come nell’arte, ogni divertimento di Olga Soldatova è costitutivamente, mozartianamente, serio. “A me stanno a cuore solo le stelle, e la mia villa fuori di Mosca…”, le fa il verso l’impertinente Orlusha, in una poesia a lei (amorevolmente) dedicata. Le stelle, sì – di un immaginario (culturale) collettivo, e di un universo (parallelo?) immaginario. Ogni divertissment, di Olga Soldatova, è organica diversione da un conformato benpensare comune. “Noi amici siamo uccelli migratori (…) Il cielo è, il cielo è la nostra casa natale”, mi accenna Olga il motivo del musical sovietico Nebesnyj tichochod. È il suo “carnevale”: un’arte esperita, nel suo assurdo, nel suo paradosso, – nella sua verità. “Igra v biser” (Play at glass-beads), si chiamava una delle sue ultime mostre: quasi una scommessa, nella sua sfida, nella sua imprevedibilità. “Ai pellegrini nel paese dell’Est”: dostoevskianamente (à la Shklovskij), e se?
La seconda parola: “colore”.
I colori lucenti del suo materiale, certo. Pietre semipreziose quasi esaltate di trasparenze acquatiche. Il riflesso, della luce. Quasi quadri retroilluminati, tanto sono potenti.
E il colore che indossa, in senso lato – cioè, il colore che vive. Red is the colour (Parigi, Beaubourg). Rosso Soldatova?
(E poi, a volte: il bianco e il grigio, ma come fossero accesi, luminosissimi. E a volte il bianco, il grigio e il nero, ma più tenui, opachi: ed è come se ci fossero i colori, a luci spente).
È una personalissima materializzazione dei colori, la sua. Una delle forme d’arte più eterna, il mosaico, viene da lei reinterpretato, in una rivendicazione prospettica, in un materiale semiprezioso, cioè semiprofano: più moderno, e paradossalmente – più corruttibile.
Ma la consapevolezza, del suo colore, è delicata, interiore: prima che l’estensione tecnica della nostra immaginazione schiavizzasse quasi, amplificandola certo, ogni creazione (troppo spesso riducendo a “negozio di foto” la realtà anche più intima), dipingeva acquarelli, Olga Soldatova. Il disegno, la stesura del colore: il rispetto. Lo stesso colore del suo sguardo sul mondo.
- – “Olga, hai domande da farti?”, – le chiedo.
- – “Io ho le risposte”, – risponde.
Scherziamo, un po’, ci scherniamo, ma poi sono io che non voglio, fare domande, non è il mio mestiere, non è il mio carattere, e lei nella sua contagiosa affascinante esuberanza ha la meravigliosa riservata inquietudine dell’anima russa, enigmatica e impenetrabile. “Una serie di risposte alle quali non c’è domanda”, mi viene in mente. E poi: “Tutta l’arte non è che risposta” (M.C.).
[la seguo alla biblioteca del Pompidou, Olga Soldatova, che vampirizza libri, cerca ispirazione. Non cerca imitazione: cerca riconoscimento – di riconoscersi. Ritrova pezzi di sé. Aggredisce, le cose. Cantava anche, per un periodo, prendeva lezioni di canto lirico: ma poi ha smesso, “per timidezza”. Che strano. No, non lo è].
Cultore della bellezza, negli oggetti, la sensazione, anche, che collezioni anime.
[che poi l’importante è esserci, nei posti. Mica vederli. Mi insegna questo, anche, a seguirla].
Intrinsecamente russa. Spontaneamente cosmopolita. (Detto in un imbrunire a Parigi).
Le sue origini? Sono italiane. E ancora non può vivere, Olga, senza innamoramento: “Io posso amare solo la persona che in una giornata di sole a me preferirà una betulla. Ecco la mia formula” (M.C.).
La sua vita – continuo stress, calcolatissimo caos – è una continua tensione – inarrestabile tendere a: “Tutto quello che sta fermo è in ritardo” (M.C.). Una imprendibile – imperturbabile – improvvisazione. Musica, sempre.
E a volte il silenzio di una distesa di neve. Non è la fisicità terrena della corsa a piedi, mi spiega: “Con gli sci da fondo, sulla neve, io – volo”. La leggerezza di una consapevolezza. E un nucleo intimo, suo. “Altrui! Esiste l’altrui per il poeta?” (M.C.)
La terza, parola: “spazio”.
Il respiro ampio della sua creazione. Ritmo. Direzione. Movimento. (Icone russe a tre battenti). Lo spazio dell’arte? L’arte dello spazio. «L’architettura, ne sono convinta, è la scuola più universale», dice. Ricorda la sua tesi di laurea, sulla ristrutturazione del quartiere Ostozhenka a Mosca. Dall’architettura, la sua arte prende la misura. La struttura, la proporzione: l’armonia.
Lo spazio della sua, arte. Lo spazio concreto della sua vita, la sua “Inonija”, – la sua “terra altra”, sogno di una natura incontaminata e di una bellezza che è sempre (A. Blok?), contaminata: Nikolina Gora. Dove Olga Soldatova pensa anche la sua casa futura, idealmente progettata, costruita – cucita addosso – da lei stessa a se stessa: “Sento di poter tornare concretamente all’architettura. L’architettura è sempre una sfida tra realtà e storia”, dice come tra sé. E a lei piacciono, le sfide.
(Della sua vita, lo spazio virtuale? Presente nella vita culturale, quindi mondana – in questo strano connubio – della nostra modernità, Soldatova è personaggio attivissimo in rete, impegnata nella condivisione incalzante della sua quotidiana esperienza, sedicente zar – non zarina! – di un collegio di creativi buffoni, artista impegnata per la pulizia dell’arte, cioè dell’artista: Olga-Olga, novella Ljubov’ Orlova di un “mondo alla rovescia” più dritto, più retto, del mondo “reale”. Ludi Magister della sua incorrotta Castalia).
Lo spazio geografico: il superamento dello spazio. Nebo. Samolet. Devushka (Cielo. Aereo. Donna), titolava il remake di un melodramma sovietico – su aviatori e aviatrici, naturalmente. Esche raz pro ljubov’ (Ancora una volta sull’amore), il suo titolo originario. “Unconditional Love”, la sezione della Biennale di Venezia cui Soldatova aveva partecipato. Presentava un distributore di opere, lì: piccoli moduli d’arte, custoditi nella carcassa grigia di una nostalgia. A Venezia – per asporto, anche immagini rivisitate di una Venezia fin de siècle: “Vodà”, un distributore sovietico d’acqua da strada. (Fotografie di un’infanzia non mia – ma che io ho conosciuto. “Nostalgia-fantasma”, mi canzonano gli amici russi, come nella percezione di un arto amputato). L’amore, la sete d’arte – in una propria, altrui, lontananza, appartenenza: “Persona di sentimenti, nell’assenza mi trasformo in creatura di passioni, giacché la mia anima è passionale, e l’Assenza è il paese dell’Anima” (M.C.).
Lo spazio della memoria, su tutto: personale, cioè culturale. Un’arte in cui convivono Roma e Atene, Costantinopoli e Carskoe Selo, Gerusalemme e la Mosca degli anni Trenta (Bulgakov?) e di altri decenni del secolo scorso – e degli anni Dieci del Terzo Millennio. Soldatova, dei suoi classici, diviene “contemporaneo del futuro” (R. Poggioli).
Lo spazio, del tempo: un nuovo cronotopo. I mosaici di Vladimir Frolov della stazione della metropolitana “Majakovskaja”, su disegni di Aleksander Dejneka, si chiamavano ufficialmente “A day in the Land of Soviets”. Of Post Sovietic Russia?
Un’arte insomma, quella di Soldatova, in cui confluiscono più saperi: più sapori.
Un gusto connaturato, il suo.
(Poi le domando, da dove ha avuto origine l’idea del materiale. Ma nemmeno qui ho risposta. Mi fa credere che nemmeno si ricorda, lei, quando le è venuta l’idea del biser. Della sua cifra, come dire. Epperò cala il bisturi in una replica che è la soluzione cifrata a una polemica d’arte: “Prova a chiederlo a Ts. Lui si ricorda di certo”).
Un gusto connaturato della provocazione?
La sua arte è spesso stata definita glamurnoe. Quasi una moda, portata nell’arte: o viceversa. A me, viene in mente tutt’altro. A me viene in mente M. Bachtin, nella sua perentoria pagina giovanile su “Arte e responsabilità” (1929), quando conclude: “Arte e vita non sono la stessa cosa, ma devono diventare in me un tutt’uno, nell’unità della mia responsabilità”.
Ricordo così la sua grande mostra del 2007, quando nello spazio del Museo d’Architettura di Mosca gli organizzatori le avevano dedicato lo spazio enorme, primitivo e brutale delle Rovine, quasi dei sotterranei di un’era interiore, dove scavare per ritrovare l’archeologia della nostra modernità. Lì nei suoi magnificenti panneaux che accoglievano motivi di affreschi di Pompei, mosaici di Ravenna e il grande Stile dell’impero staliniano, parevano confluire le suggestioni, notavano i critici, di tre tradizioni imperiali: antico-romana, bizantina e sovietica. “Olga Soldatova è la nostra risposta a Damien Hirst” – aggiungeva alla cerimonia di apertura l’allora direttore del MUAR, il compianto – rara persona – David Sarkisjan. E davvero l’arte della Soldatova lì più che altrove si manifestava in tutta la sua potenza – in tutto il diapason delle sue possibilità. E mostrava con inderogabile contagio, e autorità, come la forza d’impatto della sua opera fosse costitutivamente, organicamente estranea alla superficiale de-ideologizzazione di tanto postmodernismo. Sì, in lei lo stile monumentale convive con la leggerezza dell’art-deco, ci mostrava, e con la sfrontatezza che è di ogni modernità. Ma il confronto non era, lì come altrove nella sua rate, tra la potente ideologizzazione di un’epoca storica e una sua presunta de-ideologizzata estetizzazione. L’intervento di Soldatova è radicalmente estetico perché etico. La sua ideologizzazione, insomma – la sua ideologia, non esiteremmo a dire – è quella autentica dell’arte, che altro non è se non una continua rimessa in circolo dei valori eterni della cultura. “Il gioco delle perle di vetro è un gioco con tutti i sensi e i valori della nostra cultura, il maestro gioca con esse come nell’epoca del fiorire della pittura l’artista giocava con i colori della sua tavolozza” (H. Hesse). Programmnye mozajki, si chiamava appunto quella mostra. “Mosaici programmatici” cioè.
(ecco, su una cosa sì risponde precisa, Soldatova, sulla Scuola di Ravenna, scelta perché “la migliore del mondo” – vuole il meglio lei, sempre in tutto, ad altro non ha senso tendere).
– “Ma al mosaico, come hai pensato?”
– “Anche il biser è mosaico”.
Mosaici di motivi, suggestioni, citazioni, – di materiali. Dèi olimpici, atleti romani, archi imperiali, stelle rosse e bandiere, scorci di cielo e di piramidi umane, e stelle e aerei, aerei, aerei: ripetuti in smalto, marmo, azzurrite, ambra, vetro, ceramica – e anche in cemento.
Ecco, se dovessi pensare qui a una parola per definire la sua arte, sceglierei per prima quella a me più cara, più vicina – più programmatica appunto, più responsabile e paradigmatica, “la prima parola venuta in mente eppure la prima e la benvenuta” (M.C.): “traduzione”.
Perché le opere di Soldatova sono in prima istanza la traduzione di un materiale, abbiamo detto. L’utilizzo consapevole di un’interpretazione, poi. “In sistemi semiotici non linguistici, quando si vuole ottenere un effetto estetico, il cambiamento di sostanza diventa rilevante” (U. Eco). Una variazione musicale su un tema. E come in ogni esecuzione antologica, si impone di diritto la doppia autorialità. Come le Variazioni Goldberg di Glenn Gould, La Divina Commedia di M. Lozinskij: gli Aleksandr Dejneka di Olga Soldatova.
Ma non si tratta solo qui, semioticamente, della questione di un “adattamento” come nuova opera. Non è un puro esercizio di “trasporto” in senso musicale, semplice traduzione in una tonalità più adatta all’orecchio collettivo. Una “parola” tra virgolette, senza virgolette? I sinonimi in arte, ci ricorda Soldatova, non esistono: la lingua, quella degli scrittori, cioè degli artisti, non concede clonazioni. Perché è il soggetto, che è sempre diverso. Così nella traduzione, dove entra inevitabilmente in gioco un’altra visione etica, un’altra morale – un altro conflitto. E altre nostalgie. “Le cicatrici ai margini delle enunciazioni” (M. Bachtin). Quella di Olga Soldatova è traduzione nel senso più ampio, etimologico e culturologico, del termine. “Non una teoria (contenuto transitorio) ma il sentimento di una teoria”. Molto più, di una parola “a due voci”.
Una poetica delle citazioni, quella di Soldatova, in cui il ruolo del soggetto è primario. Un’operazione etica a diversi livelli – anche i più profondi, dei sotterranei, del sottosuolo – della cultura. E un’appartenenza, certo, in primo luogo estetica.
Perché evidenti sono le fonti d’ispirazione dei suoi lavori. Non solo l’arte al servizio del popolo dei mosaici e bassorilievi della metropolitana di Mosca (Majakovskaja, Taganskaja, Dinamo) – e di Pietroburgo (Aviator, Sportivnaja)? Non solo il vitalismo esibito e ambito di sedicenti retoriche “imperiali”. Soldatova con personale raffinatezza attinge alla cultura visiva e narrativa, – nazionale e popolare, rituale e carnevalesca, – di un’intera epoca. Per istituire la propria variante autoriale dell’arte attuale, per fondare la sua “Nuova Mosca” (parafrasando il titolo di un film da lei amato, fantasia di utopie architettoniche e cieli solcati da aerei che incorniciano la verticale sempre vista e mai esistita del Palazzo dei Soviet), si sposta nel tempo, Soldatova, – si “traduce” appunto, e ci “traghetta”– da una modernità all’altra, da un’estetica all’altra, da un materiale all’altro. In una commistione di seduzioni, proprie e altrui, il cui precipitato non è, come certa critica di superifcie vorrebbe insinuare, “l’invenzione di un brand”: quanto, in senso squisitamente semiotico cioè esistenziale, l’invenzione di un genere. Un genere nuovo, “sulla soglia” di più competenze: su quella soglia in cui bachtinianamente, dostoevskianamente una volta di più – si compiono gli eventi. Tra design, moda, arte, architettura? “Alcune persone sono in sé avvenimenti” (M.C.).
I suoi, lavori, certo, sono profondamente radicati nell’avanguardia russa: e da essa traggono non tanto ispirazione, quanto linfa vitale. Dejneka, sì, ma anche Malevitch e l’icona della modernità, le sue variazioni – lo ricordo nella sua personale a Parigi, il Quadrato nero, appeso, come allora alla mostra “0.10”, nell’“angolo bello”, citazione sacrale – e ancora una volta, su muri grezzi di gallerie sotterranee, perché Soldatova poco sopporta i muri bianchi delle definizioni). Circoli ermeneutici? Altrove, Dejneka che confluisce in Malevitch, che diventa Soldatova: la nostra, modernità, la nostra lettura, il nostro intertesto. “La contemporaneità è la compresenza del meglio” (M.C.). E soprattutto, ricordo io, l’eloquenza ieratica del suo “Schiaffo al gusto del pubblico”. Silente, spietata, solo la riproduzione perfetta (in scala e in biser), della copertina di quel rivoluzionario almanacco. In un nuovo inizio secolo – adesso, ad un secolo esatto – un nuovo manifesto, un nuovo schiaffo, al gusto di un pubblico che ha ancora bisogno, di provocazioni: e di bellezza. Di salvezza, cioè.
A proposito, sulla bellezza. Le sue opere sono lavori faticosi, sono lavori “al pezzo” – come da tradizione d’artista, – anche lavori su commissione, a volte. In essi, c’è il zamysel’, il progetto autoriale, la sua – dell’artista – “eccedenza di visione”, necessaria a “trasformare l’altrui in proprio-altrui” (M. Bachtin). E c’è il ritmo lungo del mestiere, la bottega dell’artigiano, la fisicità del lavoro (proprio e altrui). “Il gesto breve, essenziale, di chi è impegnato a fare” (M.C.). Altro che podrazhanie, imitazione: l’arte di Soldatova è autentico perezhivanie, realizzazione compartecipe, esperita, patita, senza alibi, secondo l’etimo latino, del manifestarsi dell’arte. “Tutta la Goncharova in due parole: talento e lavoro. Il talento del lavoro. Il lavoro del talento” (M.C.).
Microdialoghi e macrodialoghi, pointillisme contemporaneo, divisionismo culturale, tajnopis’ – tasselli che divengono moduli, che diventano fatti, visione microscopica che si fa respiro epocale. Se si vuole parlare di decorativismo, per questa arte, che lo si intenda nel suo senso più raffinato, consustanziale: quello del mosaico, appunto.
[Parigi, RER B. La sto accompagnando all’aeroporto Charles de Gaulle. Passiamo davanti al Parc des Expositions. “Qui ho fatto la prima mostra all’estero – mi dice – era il 2003. Noi, i russi all’estero… E mi riconoscevano per strada, nei caffè…”].
L’effimero della musica, e l’eterno della matematica.
Ora Soldatova prepara una mostra dedicata allo sport – in passato komsomolka e “maestro dello sport”, sembra lei stessa quei personaggi volitivi e positivi che raffigura nei quadri. I suoi lavori, così pregni di energia vitale – quella luce, dicevamo, e quella forza, quel movimento, – sono lei. La sua nuova, rinnovata e contradditoria, cultura del corpo, perché dell’anima. “Lavorare, costruire e mai lamentarsi / Per una nuova vita ci è indicata la via / Un campione puoi non essere / Ma un’atleta essere devi” (versi su un manifesto di A. Dejneka, 1933).
Ora Soldatova ritorna con una mostra personale, in un luogo dove aveva già presentato il suo cubitum d’artista. La Musivum Gallery, a Mosca, nel centro di arte e design Artplay: anche nei nomi, quasi i due poli della sua ispirazione, i due assi su cui si dispone la sua creazione. Le ricordo l’altra, mostra, e lo spazio ideale che l’accoglieva, nelle Rovine: “Ora sarò io a creare il mio spazio”, mi risponde con la lucidità perentoria che le è propria quando parla di arte, quando parla di sé. Con il segno, ora crea l’architettura. La sua “arte sulla soglia”, nello spazio paradigmatico di un mosaico.
Sediamo una di fronte all’altra, in metropolitana, eppure un’ultima domanda – l’ultima, e in qualche modo la prima e l’unica – gliela faccio con un sms. Digito:
– “Olga, mi dici che cos’è per te il mosaico?”
Senza nemmeno alzare lo sguardo ride da sola, e contrattacca con reazione felina:
– “Prima era una passione, adesso con lui le cose si stanno facendo più serie)))”
Poi arriviamo all’aeroporto. Le faccio un regalo per Avion, e uno per Samoljot.
Di tanti viaggi, uno.
“Finire con la Goncarova è troncare. Io tronco”.
(Dopo, quasi in silenzio, soltanto il mare, fuori stagione).
E bianco su bianco, il suo nome.
PARTE QUARTA E ULTIMA
Adamo ed Eva stanno seduti su una betulla e cantano.
Sipario (D. Charms, 23 febbraio 1935).
***
Solo exhibitions
2011 “Saint 23 February Day”. VP studio, Москва
2010 “Par Avion”. Galerie l’Aléatoire, Paris
2009 “Игра в бисер”. VP studio, Москва
2007 “Программные мозаики”. ГНИМА им. А. В. Щусева, Москва
2005 “День пограничника”. Галерея VP Studio, Москва
1990 “Русская архитектура в акварелях”. Московский Архитектурный институт, Белый зал, Москва
Collective exhibitions
2010 Slick 10. Palais de Tokyo and Musée d’Art moderne de la Ville de Paris Esplanade, Stand L’aléatorie
2010 14-я Международная художественная ярмарка «АртМосква». Стенд Frolov Gallery
2009 Slick 09. Paris. Стенд Galerie Iragui
2009 “Unconditional Love”, в рамках 53-й Венецианской биеннале, Arsenale Novissimo, Венеция, Италия
2008 12-я Международная художественная ярмарка «АртМосква». Стенд pARTner project Gallery
2007 4-й Московский Международный Салон изящных искусств. Стенд pARTner project Gallery
2007 11-я Международная художественная ярмарка «АртМосква». Стенд pARTner project Gallery
2007 Соц-арт. Политическое искусство в России. Государственная Третьяковская Галерея, Крымский вал, Москва
2006 «Сон солдата». Государственный музей архитектуры им. А.В. Щусева, Москва
2006 «АртМосква», стенд Галереи VP-Studio
2005 «АртМосква», стенд Галереи VP-Studio
2005 «Гендерные волнения», 1-я Московская биеннале современного искусства, ММСИ, Москва
2004 Выставка совместно с журналом «Elle-Dekor». 100% DESIGN, Москва
2004 «Валерий Чкалов – человек-легенда», Выставочный зал «Тушино», Москва
2004 «ART-FAIR», стенд галереи Artek. Лондон, Великобритания
2004 Выставка дипломных работ в Школе мозаики. Равенна, Италия
2003 «АртМосква», стенд Галереи VP-Studio
2003 «Самолеты». Артангар, Соловки
2003 Maison&Objet. Париж, Франция
2002 «Летние каникулы». Галерея «Файн Арт», Москва
2001 «Мой ласковый и нежный зверь». Галерея «Риджина», Москва
2001 «DAVAJ!». МАК, Вена, Австрия
1996 «Секреты». Патриаршие пруды, Москва
К.
(Ольге Солдатовой).
Стихи надо писать так, что если бросить
стихотворение в окно, то стекло разобьётся
(из Записных книжек Д. Хармса, подаренных мне художницей)
Ольга Солдатова
Родилась на острове Сахалин, CCCP (большинство её любимых поэтов родилoсь под знаком Близнецов)
Закончила МАРХИ в Москве
Специализировалась в Ècole Nationale Supérieure d’Architecture (Paris-Belleville)
Специализировалась в Академии мозаики S.I.S.A.M. (Равенна)
Живёт в Москве
Работает между Москвой, Парижем, Гонгконгом.
Художник, архитектор, модельер, дизайнер и арт-директор
Её любимая улица? Мост, ведущий от материка к Венеции.
Называется Мост Свободы. И это не случайно. Отнюдь не случайно.
Качество жизни — это свобода. (O. Солдатова)
Первое слово: “свет”.
Свет её работ: идущий от материи, идущий от сущности. Идущий от выбора.
Свет, который, – сразу скажу, – излучает сама личность ее.
Личность сильная, харизматичная – “люди бывают ведущими и ведомыми: я всегда была ведущей”, говорит она мне – я встречаю ее в одной из моих поездок, в одной из ее поездок. “Когда? Не помню. Поездки не включаются ни в какой год” (М.Ц.).
Личность, мощно присутствующая на сцене мира: мы узнаём её героиней каждого события, в котором она хочет участвовать – Солдатова определениям не поддается, потому что “ум – тоже хищный зверь”, как говорила Цветаева – “и, особенно, вольный” (у свободы нет тавтологии). Мы помним, как она начинала, в студии на Петровском бульваре, – вспомним знаменитый тогда андерграунд догламурной альтернативной моды: заканчивалось безумие 80-х, начиналось безумие 90-х. Мы знаем её как автора многочисленных коллекций авангардной одежды, из ее любимых материалов, – хлопка и войлока, привитых модулями из бисера: бедных материалов для богатого искусства, богатого душой, конечно же (вам приходилось видеть семантический шедевр ее Валёнка, переосмысления классической сумки Диора?). Не раз признанная “модельером года” – кто не видал ее интерпретации самолета Дейнеки, ставшего почти что ее авторским фирменным знаком, – и визиткой для каждого, кто его носит? “Самолёты для меня – говорит художница – это гармония формы”. Формы, кстати: и цвета, художественного (нового) конструктивизма. (Новая Вера Степанова?). Для последней летней коллекции, вдохновленной Двадцатыми и Тридцатыми годами, она сфотографировала модели в Гаграх, на даче Сталина, дабы проникнуться стилем эпохи. (Недавно, она закрыла границы своей “страны аксессуаров”, сделав выбор в пользу присутствия только в избранных местах искусства – музеях и галереях: в отличии от многих коллег-дизайнеров, которых притом она весьма уважает, она не может относиться с самому дорогому, что у нее есть, “как к промышленности”, признается она). Да, вспомним её еще как модельера шоу Вера! Одежда! Любовь! (1998) в именитом Старом Цирке на Цветном бульваре. Ее художественное кредо? “Я художник, значит я играю”. Но перед нами, уточним сразу, не тот (по Ерофееву) “соцартовский шут” –– непочтительный насмешник, который высмеивает не совсем еще прошедшее прошлое: в жизни, как и в искусстве, каждое развлечение Ольги Солдатовой конституционно, по-моцартовски, серьезно. “Мне по душе лишь звезды / и дачка моя подмосковная…”, передразнивает ее дерзкий Орлуша, в стихотворении ей (с любовью, таки) посвященном. Да, звёзды – коллективного (культурного) воображения и воображаемой (параллельной?) вселенной. Любой ее дивертисмент есть органичная дивергенция от расхожего отформатированного приличия. “Мы, друзья, перелётные птицы (…) Небо наш, небо наш родимый дом”, напевает Солдатова песню из советской музыкальной коммедии Небесный тихоход. Вот ее “карнавал”: искусство переживаемое, в своей абсурдности, в своей парадоксальности, – в своей истинности. Игра в бисер, так намекало название одной из ее последних выставок: почти наспор, – в его задаче, в его непредсказуемости. “Паломникам в страну Востока”: по-достоевски, (а-ля Шкловский): а вдруг?
Второе слово: “цвет”.
Поблескивающие цвета ее материалов, конечно. Полудрагоценные камни, почти вознесенные водяной прозрачностью. Отражение, света. Почти что освещенные изнутри картины (старинные light boxes?), настолько они сильны.
И цвет, который она носит, то бишь – цвет, которым живет. Red is the colour (Paris, Beaubourg). Красный “Солдатова”?
(Затем, иногда: белый и серый, но как будто яркие, светящие. А иногда белый, серый и черный, но помягче, почти тусклые: как будто бы были цвета, только свет выключили).
Это весьма личная материализация цветов, ее материализация. Одна из форм самого вечного искусства, мозаика, переиначивается ею, в перспективном культурном отстаивании, в материале полудрагоценном, то есть полумирском: более современном и, парадоксальным же образом, более тленным.
Но ее осознание цветов деликатно, оно внутренне: перед тем, как техническое расширение нашего воображения почти поработило, расширяя его в то же время, любой творческий акт (слишком часто сводя к “магазину фотографий” – к фотошопу кощунственному – даже самую сокровенную реальность), Ольга Солдатова писала акварели. Рисунок, написание красками: уважение. Тот самый же цвет её взгляда на мир.
– “Ольга, у тебя есть к себе вопросы?”, – спрашиваю я ее.
– “У меня есть ответы”, – отвечает она.
Мы шутим, немного задирая друг друга, но это мне не хочется задавать вопросов, это не моё призвание, это не в моем характере, а вот она, в ней, в её заразной чарующей живости, есть то изумительное скромное беспокойство русской души, загадочной и непроницаемой. “Ряд ответов, к которым нет вопросов”, приходит мне в голову. А еще: “все искусство есть одна данность ответа” (М.Ц.).
[я следую за ней, за Ольгой Солдатовой, в библиотеке Помпиду, где она вампирит книги, в поисках вдохновений – во множественном числе; она не ищет подражания, она ищет признания. Нападает на вещи. Находит кусочки себя. Она когда-то и пела, брала уроки оперного пения: а потом бросила, потому что “стеснялась”. Как странно. Да и нет. Отнюдь].
Любитель красоты, в предметах, такое ощущение, что она собирает и души.
[ведь важно быть в местах. Не видеть их, а быть. Этому тоже я учусь у неё, следуя за ней]. Внутренне русская. Спонтанно космополитка.
(написано в наступающих сумерках. Париж, Pont des Arts).
Её итальянские корни. Она ещё и не может жить без влюбленности: “Я могу любить только того человека, который в солнечный день предпочтёт мне – берёзку. Вот моя формула.” (M.Ц.).
Её жизнь – постоянный стресс, крайне рассчитанний хаос – это постоянное напряжение – постоянное стремление к: “Всё, что стоит – запаздывает” (M. Ц.). Неуловимая – невозмутимая – импровизация. Музыка, всегда.
А ещё иногда тишь снежного покрова. Это не земная телесность пробежки, объясняет она: “На лыжах, по снегу, я – лечу”. Лёгкость сознания. И сокровенное – её – своё ядро. “Чужим? А есть ли для поэта – чужое?” (M.Ц.)
Третье слово: “пространство”.
Широкое дыхание её работ. Ритм. Направление. Движение. (Трехстворчатые русские иконы). Пространство искусства? Искусство пространства. “Архитектура, я в этом уверена, это самая универсальная школа”, говорит она. (и вспоминает свою дипломную работу, про реконструкцию района Остоженки в Москве). Из архитектуры её искусство берет размер, берет меру. Структура, пропорция, гармония.
Пространство её искусства? Конкретное пространство её жизни, – её собственная “Инония”, мечта о нетронутой природе и красоте, которая всегда (А. Блок?) нечиста: Николина Гора, где Ольга придумывает и свое будущее жилище, идеально спроектированное, построенное – пошитое по фигуре – ей самой под саму себя. “Я чувствую, что могу вернуться конкретно к архитектуре” – проговаривает она, как бы про себя. – “Архитектура это всегда вызов, спор между реальностью и историей”. А ей нравятся, споры.
(Её жизни, пространство виртуальное? Присутствуя в культурной жизни, а значит и в светской – в этом странном сочетании – нашей современности, Солдатова – активнейший персонаж в сети, занятый в настоятельном разделении своего повседневного опыта, чарующий царь – не царица! – сообщества креативных шутов, художник, занятый в очистке искусства, то есть художника. Ольга-Ольга, новая Любовь Орлова в “мире наизнанку” иногда более прямом, более правильным, чем мир “реальный”. Оля Поля мирскòнца настоящего? Ludi Magister своей нетронутой Касталии).
Географическое пространство: преодоление пространства. Небо. Самолёт. Девушка, так назывался римейк советской мелодрамы – про стюардесс и летчиков, само собой. Ещё раз про любовь, таково название оригинала. Unconditional Love, называлась секция Венецианской Биеннале, в которой участвовала Солдатова. Там она представляла автомат для раздачи работ: маленьких модулей искусства, хранящихся в сером скелете исторической ностальгии. В Венеции же – на вынос, переосмысленные образы Венеции fin de siècle: “Вода”, советский уличный автомат-дистрибьютор воды. (Фотографии не моего детства – но я его познала. “Фантомная-ностальгия”, поддразнивают меня русские друзья, словно ощущение боли в ампутированной конечности). Любовь, жажда искусства – в своей, в чужой, отдаленности, принадлежности: “человек чувств, я в заочности превращаюсь в человека страстей, ибо душа моя – страстна, а Заочность – страна Души” (M.Ц.).
Над всем этим, пространство памяти: личной, то бишь культурной. Искусство, в котором соседствуют Рим и Афины, Константинополь и Царское Село, Иерусалим и Москва Тридцатых (Булгаков?) годов и других десятилетий прошлого века – и начала Третьего тысячелетия. Солдатова, по отношению к своим классикам, становится “современником будущего” (Р. Поджоли).
Пространство, определенного времени: новый хронотоп. Мозаики Владимира Фролова на станции метро “Маяковская”, по эскизам Александра Дейнеки, официально носили название Один день в стране Советов: “A day in the Land of Soviets”. Of Post Soviet Russia?
В искусство Солдатовой, явствует, втекает много знаний, много сознаний (saperi e sapori?): много вкусов.
У нее вкус врожденный.
(а ещё я спрашиваю, откуда взялась идея материала. И тут тоже никакого ответа. Она убеждает меня, что не помнит, когда именно eе вдохновила идея бисера. Её фирменнoго знака, её кода. Зато она мгновенно добавит, вонзая свой “нож целебный” в грудь современного ей сальеризма: “попробуй спросить у Ц. Он точно помнит”).
Врожденный вкус к провокации?
Её искусство часто определяли как гламурное. Как будто это мода, введенная в искусство – или наоборот. А мне в голову приходит вовсе другое, по отношениж к ней, определение. Мне приходит в голову Бахтин в его юношеской странице на тему “Искусство и ответственность”, где он хирургической принципиальностью заключает: “Искусство и жизнь не одно, но они должны стать во мне единым, в единстве моей ответственности”.
Я помню её большую выставку в 2007 г., когда в помещениях МУАРа организаторы посвятили ей пространство огромное, примитивное и брутальное Руин, – почти что подземелья внутренней эры, там надо вести раскопки, чтобы обнаружить археологию своей современности. На этой выставке на великолепных панно, вобравших в себя и мотивы фресок в Помпеях, и мозаики Равенны, и великий стиль сталинской империи, сливались воедино внушения, по замечанию критиков, трех имперских традиций: древне-римской, византийской и советской. “Ольга Солдатова – это наш ответ Дамьену Хирсту” – добавлял в приветственном слове тогдашний директор МУАРа, ныне покойный – редкая личность – Давид Саркисян. И действительно, искусство Солдатовой именно там проявлялось во всей своей мощи – во всем диапазоне своих возможностей. И показывало с невероятной заразительностью, да и авторитетом, как сила воздействия её искусства по конституции своей органически чужда поверхностной де-идеологизации постмодернизма. Да, в ней монументальный стиль сожительствует с легкостью стиля модерн, как она продемонстрировала, – и с нахальством, присущим любой современности. Но сопоставляются в ней же не мощная идеологизация исторической эпохи и ее предполагаемая де-идеологизированная эстетизациия. Вмешательство Солдатовой радикально эстетично, так как оно этично. Её идеологизация – это та настоящая идеология искусства, которая есть не что иное как постоянное налаживание вечных ценностей культуры. “Игра стеклянных бус есть игра со всеми смыслами и ценностями нашей культуры, мастер играет ими, как в эпоху расцвета живописи художники играли красками своей палитры” (Г. Гессе). Игра с смыслами и ценностями нашей культуры. Программные мозаики, программно называлась та выставка.
(И вот, на один вопрос получен-таки точный ответ от Солдатовой, насчет Академии в Равенне, выбранной потому, что она “самая лучшая в мире” – она хочет лучшего, Солдатова, всегда и во всем, к другому –доказывает – нет смысла стремиться)
– “Насчёт мозаики, как ты к ней пришла?”
– “Бисер ведь тоже мозаика”.
Мозаики мотивов, подсказок, – очарований, – цитат: мозаики материалов. Боги Олимпа, римские атлеты, имперские арки, красные звезды и красные знамена, (красные звезды), кусочки неба и человеческиe пирамиды, самолёты, самолёты, самолёты: повторенные в эмали, мраморе, лазурите, янтаре, стекле, керамике – в цементе.
Вот, если бы мне нужно было бы обдумать слово для определения её искусства, я бы выбрала первым самое дорогое мне, самое близкое – самое программное как раз, самое ответственное и парадигматичное, “первое попавшееся и все же самое первое и самое лучшее слово” (М.Ц.): перевод.
Потому что работы Солдатовой, они прежде всего перевод (мы на это уже намекнули) материала. Сознательное использование интерпретации. “В семиотических нелингвистических системах, когда нужно добиться эстетического эффекта, изменение сущности становится значимым” (У. Эко). Музыкальные вариации на тему. Как и в каждом антологическом исполнении, и здесь навязывается право двойного авторства. Как в Вариациях Гольдберга Г. Гульда, или в Божественной комедии М. Лозинского: вот Александр Дейнека Ольги Солдатовой.
Но речь идет далеко не только о семиотическом вопросе “адаптации” как нового произведения. Это не стерильное упражнение в “переложении” в музыкальном смысле, – не простой перевод в более удобную для коллективного уха тональность. “Слово в кавычках без кавычек” (M. Бахтин): cинонимов в искусстве, напоминает нам Солдатова, не существует. Язык, язык писателей, то есть художников, не допускает клонаций: ведь это субъект, который всегда разный. Так и в переводе, где неизбежно вступает в игру другое этическое видение, другая мораль – другой конфликт. И другие ностальгии. “Рубцы межей высказываний” (M. Бахтин). Перевод Ольги Солдатовой – это перевод в широком смысле, этимологичекском и культорологичексом. “Не теория (преходящее содержание) а чувство теории” (M. Бахтин). Это гораздо больше, чем “двуголосое слово”. Поэтика цитат Солдатовой, в которой роль субъекта первостепенна, это этическая операция на разных уровнях – и на самых глубоких, подземных, подпольных – культуры. Она принадлежность, прежде всего эстетическая.
Поскольку источники вдохновения её работ, да может быть, что они очевидны. Ведь это не только искусство на службе у народа мозаик и барельефов станций метро московского (Маяковская, Таганская, Динамо) и петербургского (Авиатор, Спортивная?). Не только данный и заданный витализм порой самозванных “имперских” риторик. Солдатова с личной утонченностью черпает в визуальной и повествовательной культурах, – национальной и народной, ритуальной и карнавальной, – целой эпохи. Для основания собственного авторского варианта актуального искусства, для основания своей “новой Москвы” (перефразируя название любимого ею фильма, фантазии на тему архитектурных утопий и небосводов, бороздимых самолётами, обрамляющими вертикаль всегда существовавшего и так никогда и не построенного Дворца Советов), она перемещается во времени, Солдатова, переводит – себя – и перевозит – нас – от одной современности к другой, от одной эстетики к другой, – с одного материала на другой. В смеси соблазнов, своих и чужих, осадок которых не является, как пытается намекнуть некая поверхностная критика, “изобретение бренда”: а, в изысканно семиотическом смысле, то есть в эксистенциальном, изобретение жанра. Нового жанра, “на пороге” многих навыков: пороге, на котором по-бахтински, по-достоевски опять-таки – свершаются события. Между дизайном, модой, искусством, архитектурой? “Некоторые люди сами по себе – события” (M.Ц.).
Её работы, безусловно, имеют свои глубокие корни в русском авангарде: из которого черпают не столько вдохновение, сколько жизненную линфу. Дейнека, да, но и Малевич, его икона современности, ее вариации – я вспоминаю на его персональной выставке в Париже, солдатовский Чёрный квадрат, висящий сакральной цитатой, как и тогда на выставке “0.10”, в “красном углу” – и тут на необработанных стенах подземных помещений, потому что Солдатова не переносит белых стен определений. В другом месте, Дейнека вливается в Малевича, который становится Солдатовой: нашей, современностью, нашим прочтением, нашим интертекстом. “Современник – всегда меньшинство. Современность есть совокупность лучшего” (M.Ц.). И особенно, вспоминаю я, иератическое красноречие её Пощечины общественному вкусу. Молчаливое, беспощадное, – совершенное – всего лишь воспроизведение (только в другом масштабе и из бисера), обложки того революционного альманаха. В новом начале века – сейчас, по прошествии ровно одного века – во время новых “пароходов”, новые пощечины (новому?) общественному вкусу, который все ещё нуждается в провокации: и в красоте. То есть в спасении. “Жест дела. Жест дара. И удара” (М.Ц.).
Кстати, насчёт красоты. Её работы, они трудоемкие, они “штучные”; как по традиции художников, порой, они и на заказ. В них есть замысел, авторский проект, её – художника – “избытка видения”, необходимого для “преврaщения чужого в свое-чужое” (М. Бахтин). Но в них есть и длинный ритм ремесла, физический труд работы (своей и других). “Жест короткий, насущный, человека, который занят делом” (M.Ц.). Какое тут подражание, имитация: искусство Солдатовой есть настоящее переживание, без алиби, согласно латинскому этимону, как невозможность находится в другом месте, кроме как в собственной работе как соучастной причастности жизни. “Вся Гончарова в двух словах: дар и труд. Дар труда. Труд дара” (M.Ц.).
Микродиалоги и макродиалоги, современный пуантиллизм, культурологический дивизионизм, тайнопись – вставки, становящиеся модулями, становящиеся фактами: микроскопическое видение, становящееся эпохальным дыханием. Если уж и говорить о декоративизме, так это только в его в самом изысканном, филологическом, единосущном его смысле: в смысле мозаики.
[Париж, RER B. Я провожаю её в аэропорт Шарль Де Голль. Проезжаем мимо выставочного парка, Parc des Expositions. “Здесь у меня была моя первая зарубежная выставка – говорит она мне – в 2003г. Мы, русские за рубежом… И меня узнавали на улице и в кафе…”].
Сейчас Солдатова возвращается с персональной выставкой, посвященной спорту – в прошлом комсомолка и “мастер спорта”, она сама напоминает тех волевых и позитивных героев, каких она изображает на картинах. Её картины, настолько наполненные жизненной энергией – этот свет, как мы говорили, эта сила и это движение – суть она сама. А это и есть ее новая, обновленная и противоречивая, против течения, культура тела, то есть души. “Работать, строить и не ныть! Нам к новой жизни путь указан. Атлетом можешь ты не быть, но физкультурником – обязан!” (стихи с плаката А. Дейнеки, 1933).
Сейчас Солдатова возвращается в место, где она уже представляла свой cubitum художника. “Musivum Gallery” в Москве, в центре искусства и дизайна ARTplay: уже в названиях, почти что два полюса её вдохновения, две оси, на которых она строит своё творение. Я напоминаю ей про другую выставку, про идеальное пространство, которое её принимало в Руинах: “теперь это я создаю свое пространство”, отвечает она с императивной ясностью, которая присуща ей, когда она говорит об искусстве, когда она говорит о себе. Знаком, теперь она создает архитектуру. Свое “искусство на пороге”, в парадигматическом пространстве мозаики.
Мы сидим напротив друг друга, в метро, и всё-таки последний вопрос – последний, и в какой-то мере первый и единственный – я задаю ей по смс. Пишу:
– “Ольга, скажи, а что для тебя мозаика?”
Oна, не поднимая на меня взгляда, улыбается невозмутимой, да и отбивает удар с быстротой звериной реакции:
– “Сначала это было увлечение, а теперь с ней всё становится серьёзнее)))”
Потом мы приезжаем в аэропорт. Я делаю ей один подарок для Авьона и один для Самолёта.
Из многих поездок, одна.
“Кончить с Гончаровой – пресечь. Я пресекаю” .
(Потом, почти в тишине, приехать к морю, в несезон).
И белым по белому – ее имя.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ И ПОСЛЕДНЯЯ
Адам и Ева сидят на берёзе и поют. Занавес (Д.Хармс, 23 февраля 1935)
***
Solo exhibitions
2011 “Saint 23 February Day”. VP studio, Москва
2010 “Par Avion”. Galerie l’Aléatoire, Paris
2009 “Игра в бисер”. VP studio, Москва
2007 “Программные мозаики”. ГНИМА им. А. В. Щусева, Москва
2005 “День пограничника”. Галерея VP Studio, Москва
1990 “Русская архитектура в акварелях”. Московский Архитектурный институт, Белый зал, Москва
Collective exhibitions
2010 Slick 10. Palais de Tokyo and Musée d’Art moderne de la Ville de Paris Esplanade, Stand L’aléatorie
2010 14-я Международная художественная ярмарка “АртМосква”. Стенд Frolov Gallery
2009 Slick 09. Paris. Стенд Galerie Iragui
2009 “Unconditional Love”, в рамках 53-й Венецианской биеннале, Arsenale Novissimo, Венеция, Италия
2008 12-я Международная художественная ярмарка “АртМосква”. Стенд pARTner project Gallery
2007 4-й Московский Международный Салон изящных искусств. Стенд pARTner project Gallery
2007 11-я Международная художественная ярмарка “АртМосква”. Стенд pARTner project Gallery
2007 Соц-арт. Политическое искусство в России. Государственная Третьяковская Галерея, Крымский вал, Москва
2006 “Сон солдата”. Государственный музей архитектуры им. А.В. Щусева, Москва
2006 “АртМосква”, стенд Галереи VP-Studio
2005 “АртМосква”, стенд Галереи VP-Studio
2005 “Гендерные волнения”, 1-я Московская биеннале современного искусства, ММСИ, Москва
2004 Выставка совместно с журналом “Elle-Dekor”. 100% DESIGN, Москва
2004 “Валерий Чкалов – человек-легенда”, Выставочный зал “Тушино”, Москва
2004 “ART-FAIR”, стенд галереи Artek. Лондон, Великобритания
2004 Выставка дипломных работ в Школе мозаики. Равенна, Италия
2003 “АртМосква”, стенд Галереи VP-Studio
2003 “Самолеты”. Артангар, Соловки
2003 Maison&Objet. Париж, Франция
2002 “Летние каникулы”. Галерея “Файн Арт”, Москва
2001 “Мой ласковый и нежный зверь”. Галерея “Риджина”, Москва
2001 “DAVAJ!”. МАК, Вена, Австрия
1996 “Секреты”. Патриаршие пруды, Москва